Начало: Михаил Зимянин — от работы в комсомоле до компартии Белоруссии и МИДа.

О сложном и неоднозначном времени, о роли личности в судьбе и развитии огромной страны и небольшой союзной республики — в воспоминаниях Владимира Зимянина, сына Михаила Васильевича.

Вьетнамский гамбит

А Хрущев продолжал сводить счеты с Пономаренко. На очередном партийном съезде Пантелеймона Кондратьевича вывели из состава кандидатов в члены Президиума ЦК и отправили послом в Польшу, а затем в Индию. Михаила Зимянина в 1956 году «разжаловали» из членов ЦК в члены Ревизионной комиссии и отослали подальше от Москвы послом в Демократическую Республику Вьетнам, которая только что победила в войне с французскими колонизаторами.

Вскоре после приезда в Ханой советский посол на основе информации, собранной дипломатами посольства и полученной по каналам военной и политической разведок, подготовил и направил в Москву шифротелеграмму. В ней сообщалось о том, что в результате деятельности направленных из Китая советников и некоторых членов вьетнамского руководства, находившихся под их влиянием, страна оказалась на грани гражданской войны. Кампания по «упорядочению» состава правящей Партии трудящихся Вьетнама и ускоренная аграрная реформа, которая проводилась по китайским рецептам, привели к массовым репрессиям. В тюрьмах и лагерях оказались десятки тысяч «направленных на перевоспитание» вьетнамцев, среди которых было немало коммунистов.

Прочитав подготовленную Михаилом Зимяниным телеграмму, Хрущев рассвирепел: «Что за чушь пишет этот мальчишка?!». Анастасу Микояну, который находился с официальным визитом в Индии, было дано указание посетить Ханой и разобраться в ситуации на месте.

Микоян прилетел во Вьетнам. Как вспоминал Зимянин, «был спор, даже брань», но послу удалось доказать свою правоту в оценке ситуации. После переговоров с Микояном Председатель Компартии ДРВ Хо Ши Мин, по выражению Зимянина, «заблокированный реформаторами», настоял на прибытии в Ханой одного из китайских лидеров, члена Политбюро ЦК Компартии Китая Чэнь Юня, который занимался экономическими вопросами. В результате двухдневных дискуссий с участием советских представителей была достигнута договоренность об отзыве китайских инструкторов. На срочно созванном пленуме был избран новый Генеральный секретарь Партии трудящихся Вьетнама Ле Зуан, который до этого работал в подполье в Южном Вьетнаме. Аграрную реформу приостановили до «ликвидации перегибов». Были прекращены репрессии, коснувшиеся каждого второго коммуниста. Освобождены из заключения невинно осужденные.

Хо Ши Мин высоко оценил поддержку советской стороны в сложной для него ситуации. К послу он относился с особой симпатией, часто приглашал в свою резиденцию, советовался, открыто говорил о наболевшем, вспоминал о своей работе в Коминтерне. Зимянин испытывал к Хо Ши Мину большое уважение, считая его одним из самых выдающихся политических деятелей современности. Чем-то они даже были похожи внешне: оба малорослые, худощавые, подтянутые, вежливые.

Через много лет вьетнамские друзья отметят с Михаилом Васильевичем его 70-летие, наградив Золотым орденом Хо Ши Мина за особые заслуги в деле укрепления советско-вьетнамской дружбы.

Хрущев был чрезвычайно польщен тем, что советским дипломатам удалось помочь вьетнамцам в преодолении тяжелого политического кризиса. Авторитет и влияние СССР возросли не только во Вьетнаме, но и во всем регионе Юго-Восточной Азии.

Между Дубчеком и Навотным

После вьетнамского эпизода Хрущев изменил отношение к Зимянину. После возвращения в Москву в 1958 году Михаил Васильевич был назначен заведующим Дальневосточным отделом МИДа и вновь введен в коллегию министерства.

Зимянин сопровождал Хрущева в поездке в Китай в 1959 году. Переговоры с Мао Цзэдуном и другими пекинскими лидерами Никита Сергеевич оценивал как «дружеские, но безрезультативные». Работой Зимянина он остался доволен, о чем и сказал своим помощникам.

Место посла в Чехословакии считалось в МИДе одним из наиболее престижных — благодаря особому характеру советско-чехословацких связей как по государственной, так и по партийной линии. К началу 1960-х годов руководители Советского Союза рассматривали Чехословакию как наиболее надежного союзника. «С Советским Союзом — на вечные времена!» Эти слова Клемента Готвальда, первого коммунистического президента страны, стали главным лозунгом, который надолго определил ее политический курс.

По планам Хрущева, на должность посла в Праге, которую прежде занимали такие профессиональные дипломаты, как Валериан Зорин и Николай Фирубин, следовало подобрать крупного партийного работника, желательно с опытом дипломатической деятельности. Эту идею поддержали министр иностранных дел Андрей Громыко и заведующий отделом ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран Юрий Андропов, который занял этот пост после венгерских событий 1956-го. По их рекомендации, одобренной Хрущевым, Чрезвычайным и Полномочным Послом СССР в Чехословакии был назначен в феврале 1960 года Михаил Васильевич Зимянин.

Он провел в Праге пять лет. С самого начала наладил хорошие отношения с президентом страны Антонином Навотным, с министром иностранных дел Вацлавом Давидом. Часто бывал в Братиславе, где обязательно встречался с Александром Степановичем, или Сашей, как любил называть себя в кругу российских друзей первый секретарь компартии Словакии Александр Дубчек.

Дубчек, который провел детские и юношеские годы в Советском Союзе, в совершенстве владел русским языком и в беседах с Михаилом Васильевичем обходился без переводчика. А разговоры эти часто носили очень искренний характер. Дубчек не скрывал своей неприязни к Навотному, олицетворявшему, по его мнению, худшие черты партийного функционера.

Зимянин знал, что президент платил Дубчеку той же монетой, считая словацкого лидера выскочкой, карьеристом, который незаслуженно пользуется симпатией Кремля.

До поры до времени послу удавалось смягчать напряженность в отношениях между Навотным и Дубчеком. Зимянину приходилось часто защищать Дубчека от незаслуженных обвинений и надуманных претензий со стороны президента и его ближайшего окружения. Естественно, он регулярно информировал Москву обо всех перипетиях внешне нормальной политической жизни Чехословакии, о ее экономическом развитии, социальных проблемах и, не в последнюю очередь, о скрытом, но жестком противостоянии «просоветской» и «прозападной» группировок в высшем партийном и государственном руководстве.

Чехословацкая компартия, ее лидеры, докладывал в Москву Зимянин, все больше отгораживаются от реальной жизни и, следовательно, от народных масс. Чрезмерно бюрократический административный аппарат, что вызывает всеобщее недовольство. В стране с развитой промышленностью явно недооценивается научно-технический прогресс. Налицо серьезные противоречия в политических отношениях между чехами и словаками. Антонин Навотный, по мнению Зимянина, «человек политически честный, но недостаточно подготовленный и дальновидный», не желает замечать им же допущенные просчеты и ошибки, а иногда даже ухудшает их непродуманными административно-командными мерами.

Оставляя Прагу в 1965 году, Зимянин поделился своими тревогами с преемником на посту посла С. В. Червоненко: «Положение ухудшается!».

Антонин Навотный явно проигрывал битву с оппозицией прозападного мелкобуржуазного толка, которая росла в партии. Неожиданную для него отставку в октябре 1964 года Никиты Хрущева, которого искренне считал своим близким другом, Навотный воспринял как личное оскорбление, поскольку Хрущев был отстранен от власти через считанные дни после официального визита в Чехословакию.

В ходе первой же встречи в Москве с новыми советскими руководителями Леонидом Брежневым и Алексеем Косыгиным Навотный обвинил Зимянина в сокрытии важной информации из Москвы и одновременно выразил сомнения в объективности сообщений, которые передавал советский посол.

В такой довольно напряженной ситуации Брежнев, будучи человеком азартным, решил рискнуть. Когда все аргументы в защиту советского посла в Праге, казалось, были исчерпаны, Брежнев сделал довольно рискованный ход. «Пожалуйста, не горячись, товарищ Навотный, — миролюбиво сказал он. — Если вы хотите, мы покажем вам все шифротелеграммы Зимянина». Навотный смущенно отказался.

Здесь уместно напомнить о том, что зашифрованные телеграммы из посольств, содержащие, как правило, самую важную и срочную информацию, всегда были и, думается, еще долго будут наиболее секретными, и поэтому очень тщательно защищаются дипломатическими государственными документами.

Зимянин вернулся в Москву. Около полугода проработал в МИДе в качестве заместителя министра иностранных дел, а в сентябре 1965-го по предложению Леонида Брежнева и главного идеолога партии Михаила Суслова был назначен на должность главного редактора центрального печатного органа КПСС, первой газеты страны — «Правды».

За политической обстановкой в Праге Зимянин продолжал внимательно следить и с горечью и тревогой убеждался, что его худшие предчувствия сбываются. В Чехословакии наступали смутные времена.

Холод «Пражской весны»

В декабре 1967-го Брежнев в качестве Генерального секретаря ЦК КПСС посетил Прагу с официальным визитом. Вернувшись, он делился с ближайшим окружением своими впечатлениями от поездки:

— С первых минут, еще в аэропорту, почувствовал неладное. Первый секретарь Навотный жалуется на своих членов Президиума. Те стремятся отозвать меня в сторону, а то и напрашиваются на разговор чуть не ночью, кроют первого секретаря, который, мол, доведет дело совсем до ручки, если его не убрать. Парни мои рассказывают, что и им со всех сторон шепчут всякое. Думаю: ну, заварушка тут у них начинается, и каждый тянет на свою сторону, вовлекает в союзники. И зачем мне это? Говорю своим: «Готовьте самолет, завтра летим. Еще не хватало влипнуть в их внутреннюю ссору. Пусть сами разбираются».

Брежнев оставил Прагу со словами: «Делайте как хотите!», которые и предопределили дальнейшее развитие событий в Чехословакии.

В январе 1968-го партию возглавил Александр Дубчек, который искренне верил в идею социализма «с человеческим лицом». Через несколько месяцев Брежнев спросит Дубчека: «Если у вас социализм с человеческим лицом, то с каким же он у нас?».

Наступила «Пражская весна» с ее бурными дискуссиями по вопросам демократизации партии и страны, многочисленными митингами с требованиями очищения от тоталитарного прошлого, попытками проведения рыночных реформ, отменой цензуры и «либерализацией» средств массовой информации. Летом в Праге уже звучали призывы к выходу Чехословакии из Варшавского Договора.

В конце июня 1968 г. Зимянин посетил Прагу по поручению руководства ЦК КПСС «для дополнительного изучения ситуации». Его визит носил, скажем так, неофициальный характер.

Второго июля на заседании Политбюро Михаил Васильевич доложил о результатах своей поездки:

— Положение в Компартии Чехословакии очень сложное. Партия, по сути, расколота. Решения Президиума не выполняются даже его членами. Травля активных партийных работников, находящихся на правильных позициях, проводится с беспощадной силой. Более двухсот секретарей обкомов и горкомов оказались выброшенными на улицу без какого-либо материального обеспечения.

— Вы рисуете довольно мрачную картину, — в голосе Брежнева прозвучало недовольство. — Ну и что же нам делать, по вашему мнению?

После секундной паузы Зимянин ответил:

— Мы много говорим, советуемся, но до сих пор не помогли здоровым силам в чехословацкой компартии выработать программу их борьбы против правых. Нужно срочно созвать совещание братских партий и обсудить положение в Чехословакии.

Перечислив меры, которые следует предпринять в целях политического выхода из кризиса, Зимянин выступил против предложения оставить советские воинские части на территории Чехословакии после окончания маневров войск стран-участниц Варшавского Договора, на чем настаивали Николай Подгорный, Арвид Пельш, Павел Шелест, Юрий Андропов.

Склоняясь к политическим методам влияния на чехословацкое руководство, Брежнев осторожничал: «Нам важно точно понять сейчас, не ошибаемся ли мы в оценке событий в Чехословакии. От этого будут зависеть все наши шаги». Своим приближенным Брежнев объявил, что в случае потери Чехословакии он покинет пост Генерального секретаря.

Длительные и сложные переговоры советских и чехословацких руководителей, в том числе беспрецедентная пятидневная встреча всех членов Политбюро ЦК КПСС и Президиума ЦК КПЧ в Черной-над-Тисой, совещания лидеров стран-участниц Варшавского договора в Дрездене, Варшаве, в Братиславе не принесли желаемых результатов ни одной из сторон.

В ночь с 20 на 21 августа 1968 года в Чехословакию вошли войска Советского Союза, Польши, ГДР, Болгарии и Венгрии.

В военно-техническом плане эта операция была осуществлена безупречно. Неожиданно для разведок НАТО, за считанные часы по воздуху и по суше в центр Европы были переброшены сотни тысяч солдат, без кровопролития захвачены аэродромы, другие важные военные объекты. Советская Армия, как и войска союзников, имела строжайший приказ: «Огонь по братскому чехословацкому народу не открывать!».

Надо отдать должное и чехословацким солдатам, которые, сжав зубы, выполнили приказ президента Людвика Свободы и министра обороны М. Дзуры не оказывать сопротивления войскам, вторгшимся на их родину.

Брежнев был доволен тем, как завершилась «чехословацкая эпопея». По его убеждению, сравнительно недорогой ценой удалось отстоять наивысшие интересы СССР и всего социалистического содружества, сохранить стабильность в Европе.

Дубчек оставался у власти до апреля 1969 года, постепенно сдавая свои позиции более лояльным к Москве деятелям. Из политического небытия он вернулся в конце 1980-х годов в результате «бархатной революции», возглавив Национальное собрание Чехословакии, но таких вершин популярности на родине и за рубежом, как во времена «пражской весны», уже не достиг. Много слухов породила его неожиданная и нелепая гибель в автокатастрофе.

Хотя положение в Праге в августе 1968 года не вдохновляло к сомнениям, Зимянин не мог не думать о том, насколько были необходимы и правомерны принятые СССР и его верными союзниками действия по «защите завоеваний социализма в Чехословакии».

Вернувшись к этой теме в 1990-е годы, Михаил Васильевич сделал такую запись: «Все же эта операция в политических отношениях была ошибочной. По своим методам она напоминала традиционные методы великих в прошлом колониальных держав, которые сейчас претендуют на главную роль в международных делах».

В лабиринтах Кремля

Без малого 11 лет, дольше любого своего предшественника, занимал должность главного редактора «Правды» Михаил Васильевич Зимянин. Работал неистово, с утра до ночи. Его стараниями газета стала выходить ежедневно на шести полосах.

Один из самых близких товарищей Зимянина, прослуживший с ним долгие годы — от «Правды» до ЦК — Борис Иванович Стукалин вспоминал:

«Мне необыкновенно повезло, что работать пришлось вместе с Михаилом Васильевичем Зимяниным, человеком кристальной чистоты, искренним, добрым и отзывчивым, непоколебимым в своих убеждениях. Для меня он был и остается олицетворением всего лучшего, что есть в белорусском народе...»

Кроме работы над текущими номерами газеты, Михвас, как его за глаза звали в редакции, проводил ежедневные совещания редколлегии, успевал поработать с отделами редакции, принимать авторов, посетителей, участвовать в различных собраниях, заседаниях и т. п. Надо иметь в виду также, что он был главой Союза журналистов СССР. Нагрузка просто-таки неимоверная!

«Я многим обязан ему по-человечески, — вспоминает Евгений Примаков, который работал под руководством Зимянина в 1960-х годах в газете "Правда". — Например, хотя бы тем, что он категорически воспротивился уже подготовленной редакцией моей командировке на юг Аравии, в партизанский отряд в Дафаре, который вел вооруженную борьбу против англичан, которые все еще управляли в Адене. "Это слишком опасно, я дорожу тобой", — такие слова Михаила Васильевича меня тронули до глубины души, хотя по-журналистски ох как хотелось дать материал в "Правду" с места боев».

В 60 лет Михаил Васильевич Зимянин получил одну из высших наград государства — Золотую Звезду Героя Социалистического Труда. Через полтора года был избран на одну из самых высоких должностей в правящей Коммунистической партии Советского Союза — секретарем ее Центрального Комитета.

Известный дипломат и ученый-африканист Анатолий Андреевич Громыко рассказал о своей встрече с Зимяниным уже в качестве секретаря ЦК КПСС в своей книге «Андрей Громыко. Лабиринты Кремля».

«Михаил Васильевич встретил меня в своей обычной строгой манере. Как у многих кабинетных работников, лицо его было пепельно-серым. Этот невысокий человек обладал, однако, характером сильным, неспокойным и колючим. В прошлом, в годы борьбы с фашизмом, Зимянин, проявляя отвагу, был партизаном, не раз смотрел в лицо смерти. Очевидно, считал, что одно это делает его непогрешимым. В секретариате он курировал науку и общественные организации. Руководил этим важным участком советской жизни жестко и бескомпромиссно, будучи особенно непримиримым к любым отклонениям на практике от теории марксизма-ленинизма, в тех рамках, разумеется, как он ее сам принимал... В целом Зимянин мне нравился. Он искренне переживал за Советскую власть и за социализм. Он для них, безусловно, многое сделал. Из разговоров с ним у меня сложилось твердое впечатление, что Михаил Васильевич особенно переживал за русский народ, считал, что его потребности в государстве удовлетворяются крайне недостаточно. Зимянин в составе советского руководства был настоящим русофилом. Но он, так же как и Громыко, работал в системе, которая насквозь была пронизана духом вождизма. Эта ситуация сковывала всех без исключения, в том числе и его тоже».

Вспоминая весну 1983-го, Михаил Васильевич Зимянин записал в дневнике: «Тогда Андропов сказал, что намерен ввести меня в Политбюро ЦК, но при условии определенных изменений в моем поведении. Он говорил об этом не раз... Я отклонил его предложение». Упорство Зимянина «остановило их многолетнюю бескорыстную дружбу». Правда, дружбу эту иногда омрачали эпизоды, которые Зимянин заставлял себя расценивать как неизбежные из-за характера работы Андропова на посту руководителя КГБ.

В апреле 1983-го состоялась последняя беседа наедине двух старых друзей — Михаила Васильевича и Юрия Владимировича.

Сначала Андропов был настроен добродушно.

— Готовься, Миша. После Пленума ЦК получишь сусловское наследство. Поработаем вместе. Хочу тебе сказать, что можешь рассчитывать на поддержку Алиева. Ты знаешь, он ведет в Совмине транспорт и социальную сферу, следовательно, на нем и вопросы культуры...

— Юрий Владимирович, — не выдержал и прервал Генерального секретаря Зимянин, — при всем моем уважении к Гейдару Алиевичу... Скажи мне, разумно ли было поручать ему, выходцу из Закавказья, вопросы русской культуры?!

Повисла неловкая пауза, которую нарушил Андропов.

— Поговорим о другом, Михаил Васильевич, — тихо произнес он, глядя куда-то в сторону. — Вы отвечаете за идеологию, за ее чистоту. Не пора ли призвать к порядку наших русистов, которые зарвались?

— Русистами, Юрий Владимирович, как я понимаю, называют на Западе специалистов по русскому языку и литературе, — негромко, но твердо сказал Зимянин. — Если вы имеете в виду известных историков и литераторов патриотического направления, «славянофилов», как их весьма условно называют некоторые наши коллеги, то хочу вам доложить, что заниматься их перевоспитанием и уж тем более подвергать их преследованию или каким-либо наказаниям я не имею умысла. И вам искренне не советую этим заниматься.

Испытующе взглянув на Зимянина, Андропов молча поднялся из-за стола, давая понять, что разговор окончен.

Избрание Михаила Васильевича в Политбюро не состоялось. В течение следующих месяцев Андропов и Зимянин поддерживали подчеркнуто официальные отношения.

Вечером 21 ноября 1983 года на служебной даче Зимянина раздался звонок телефона кремлевской связи.

— Миша, — услышал Зимянин тихий тонкий голос Андропова, — звоню, чтобы поздравить тебя с днем рождения. Здоровья тебе, жить долго.

Андропов говорил медленно, тяжело дыша: «Миша, если сможешь, прости меня...». В трубке послышались частые гудки.

«До избрания Андропова Генеральным секретарем, — писал Михаил Васильевич в дневнике, — нас связывала давняя дружба. Меня привлекал в нем живой ум, тактичность, доброжелательность. Но годы работы в Комитете госбезопасности резко изменили его. Он стал более жестким, настороженным, непримиримым. Особых репрессий, правда, не допускал. Не было у него репутации карателя.

Работа в КГБ, с одной стороны, давала ему полную информацию обо всех негативных явлениях в стране, а с другой — лишала возможности приобрести необходимый административно-хозяйственный опыт. Андропов пришел к руководству страной, не имея качеств, которыми обладали такие известные руководители, как Алексей Косыгин или Дмитрий Устинов.

Не хочу говорить о нем дурного, но я не мог примириться с некоторыми его принципиальными взглядами и убеждениями, что и определило наш окончательный разрыв».

Примечательно, что Михаил Васильевич воздерживался от высказываний по поводу версии, которая распространилась после кончины Андропова (о его причастности к уходу из жизни таких крупных политических деятелей, как Федор Кулаков, Андрей Гречко, Михаил Суслов и, наконец, Леонид Брежнев).

Известно, что в ноябре 1982 года должен был состояться Пленум ЦК, на котором руководство партией и страной перешло бы к Владимиру Васильевичу Щербицкому, Первому секретарю ЦК Компартии Украины. Брежневу была подготовлена почетная должность Председателя КПСС. Говорили, что на этом Пленуме Андропов уйдет в отставку по состоянию здоровья. Серьезность брежневских намерений подтвердил Иван Васильевич Капитонов, который долгие годы занимал пост секретаря ЦК КПСС по вопросам кадровой политики. За две недели до смерти Брежнев пригласил его в свой кабинет и сказал: «Видишь это кресло? Через месяц в нем будет сидеть Щербицкий. Все кадровые вопросы решай с учетом этого». Эту версию подтвердил в своих воспоминаниях бывший Первый секретарь Московского горкома партии Виктор Гришин. В гараже особого назначения Девятого управления КГБ, который обслуживал высших лиц партии и государства, готовилась машина для Щербицкого. Но этим планам, как известно, не суждено было сбыться. После внезапной смерти Л. И. Брежнева 10 ноября 1982 года Генеральным секретарем избрали Андропова. За все месяцы его пребывания у власти Владимир Щербицкий ни разу не переступил порог андроповского кабинета.

«Заявление ста десяти»

На январском Пленуме ЦК КПСС 1987 года Михаил Васильевич Зимянин был освобожден от обязанностей секретаря ЦК КПСС с классической формулировкой — «по состоянию здоровья». В этом случае формулировка вполне соответствовала действительности. У Михаила Васильевича была тяжелая форма астмы.

В течение двух лет Зимянин оставался в составе Центрального Комитета, пока Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев не решился избавиться от большой группы старых коммунистов, которые оказывали определенное сдерживающее влияние на политику, проводимую им и его ближайшими соратниками Александром Яковлевым и Эдуардом Шеварднадзе.

В апреле 1989-го Михаила Васильевича пригласили на Старую площадь к Горбачеву. В приемной секретариата встречи с Генеральным секретарем ждали еще десять пенсионеров — членов ЦК.

Старики в течение полутора часов внимательно слушали обтекаемые рассуждения Горбачева о ситуации в стране, мире, о необходимости обновления партийного руководства.

Первым не выдержал Зимянин: «Михаил Сергеевич, ты прямо скажи, что от нас нужно Политбюро? Ввести в ЦК молодых? Пожалуйста. Многие из нас вышли на пенсию, просьбы об освобождении напишем. Этого ты хочешь?»

Горбачев был доволен: «Ну, в общем вы мою мысль поняли правильно».

На следующий день у Горбачева собралось уже более сотни человек. Генеральный секретарь, указывая на Зимянина и других участников вчерашней встречи, объявил: «Вот одиннадцать уважаемых членов ЦК проявили инициативу, так сказать, для привлечения к управлению партией молодых энергичных кадров. Для перестройки это важно. А как вы считаете, товарищи?». «Товарищи» все поняли и сдали свои мандаты на ближайшем Пленуме ЦК. Таким образом из ЦК было выведено 110 самых опытных, заслуженных коммунистов.

«Заявление ста десяти» о сложении полномочий членов ЦК по просьбе Генерального секретаря написал Зимянин. После пленума Горбачев пригласил к себе Михаила Васильевича и поблагодарил его за поддержку.

— Одно бы вам хотел сказать в заключение, Михаил Сергеевич, — теперь на «вы» обратился к Горбачеву Зимянин. — Больше нужно думать о русском народе, беречь его. В нем вся мощь государства. Позаботьтесь о нем...

— Подожди, подожди, Михаил Васильевич, — заулыбался Горбачев, — да ты, оказывается, государственный...

На том разговор и закончился.

«Люблю мое поколение»

Видимо, были основания причислить М. В. Зимянина к скрытым защитникам так называемой «Русской партии» у Николая Митрохина, автора книги «Русская партия. Движение русских националистов в СССР. 1953-1985 годы». Думается, что название «Русская партия», как и понятие «русисты», историю с царским сервизом на свадьбе дочери Григория Романова, с золотым перстнем Брежнева, с бесчисленными бриллиантами его дочери и многие другие сюжеты, вызывающие праведный гражданский гнев, создали птенцы гнезда Андропова из Пятого «идеологического» управления КГБ СССР.

Для них таинственная «Русская партия» была очень удобной и вместительной корзиной, куда сваливались без разбора все патриотически настроенные группы или отдельные люди.

В 1970-е годы в ЦК КПСС буквально хлынул поток писем, в которых участники подполья и партизанского движения в годы Великой Отечественной войны жаловались на несправедливое к ним отношение властей, которые не признавали их заслуг в борьбе с фашистскими оккупантами. Особенно много жалоб приходило из Украины. Имена многих подпольщиков по соображениям конспирации не заносились в партизанские списки, и это служило основанием для отказа в выдаче ветеранских удостоверений.

В течение трех дней представители партийных органов Украины, Беларуси, ряда областей России, а также военные и чекисты обсуждали эту проблему. На совещании, созванном по инициативе Зимянина, было решено: если участие в партизанских операциях и в подполье подтверждается свидетелями, участник получает соответствующие документы. Зимянин предложил приравнять подпольщиков к партизанам. Этого не было сделано, несмотря на многочисленные обращения, ни при Сталине, ни при Хрущеве. А борьба в подполье была не менее рискованной, чем битвы в партизанских отрядах, и часто заканчивалась гибелью подпольщиков в фашистских застенках.

Первоначально Михаил Суслов воспринял это предложение с сомнением: «Миша, а не получим ли мы в результате тысяч сто липовых партизан?».

— Исключить такую вероятность нельзя, зато миллионы, наконец, почувствуют справедливое к себе отношение. Им будет чем гордиться, будет что рассказать внукам, — ответил Зимянин.

К чести Суслова, он колебался недолго. Доложил Брежневу, а тот сразу дал согласие.

За два года напряженной работы партийцев, военных, чекистов количество участников партизанского движения в Украине увеличилось на миллион и составило полтора миллиона человек. К радости своей получили удостоверения сотни тысяч борцов с фашизмом в России и многострадальной Беларуси, потерявшей в войне более трех с половиной миллионов своих граждан, каждого третьего...

Отец был счастлив, когда его пригласили участвовать в подготовке сборника «Живая память», посвященного пятидесятилетию Великой Победы. Статья Зимянина как одного из организаторов партизанского движения открывала раздел документальных свидетельств о всенародной борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Он успел увидеть свою работу напечатанной.

Особенно остро осознавая быстротечность отведенного ему времени, Михаил Васильевич Зимянин спешил выразить на бумаге самое важное из того, что он, страдая по ночам от переполнявших его размышлений твердо, определил для себя в конце жизни:

«Я во многом грешен. Многого не сделал. Много о чем не думал. Во многом ошибался. Допустил много ошибок. Утешает только то, что всегда старался честно служить Родине. С этим и умру!

Люблю мое поколение, когда-то могучее, теперь оно напоминает вырубленный лес. Нам выпала честь работать и бороться на протяжении большей части уходящего двадцатого века, по моему разумению, одного из самых противоречивых периодов в жизни всего человечества».

Такова последняя запись в отцовском дневнике.

10 января 2015 года. Источник: газета «Звязда»,

в переводе: http://zviazda.by/2015/01/67192.html