Об отношении к различным языкам, увлечении снадобьями и народной культуре.
Элизу Ожешко многие считают польской писательницей. И это при том, что родилась она на Гродненщине, большую часть жизни провела в Гродно, умерла и похоронена там же. Но из 50 польскоязычных томов ее произведений на белорусском языке издан всего... 1. Получается, 49 томов произведений, написанных знаменитой гродненкой, большинству белорусов пока так и не удалось прочитать. Корреспондент «Звязды» решила попробовать разобраться с причинами такого забвения, а также проехалась по местам жизни и творчества известной писательницы.
Отправляясь в очередное литературное путешествие, я побеседовала с гродненским литературоведом Алексеем Петкевичем. Он автор книг «Литературная Гродненщина», «Слово и книга этой земли». Ему удалось зафиксировать всех литературных личностей, родившихся на этой земле или имевших к ней отношение. Удалось собрать вместе сотни авторов. Естественно, особое место в его исследованиях отведено Элизе Ожешко.
Преподаватели Гродненского государственного университета имени Янки Купалы Алексей Петкевич и Алексей Загидулин могут много рассказать о жизни городненской писательницы
– Алексей Михайлович, большинству из нас известно только одно произведение Ожешко — повесть «Хам». Автора принято считать польской писательницей. Однако на самом деле она всю жизнь провела в Гродно...
– Элиза написала несколько десятков произведений, причем хороших. Назвать ее гениальной, как, например, Мицкевича, сложно. Она немного публицистическая, где-то в текстах пробивается книжная. Резонанс от ее произведений не был таким, как от известных исторических романов Генрика Сенкевича. Но тем не менее она очень хороший режиссер. И объем написанного ею огромен. В Польше вышло около 50 томов ее произведений.
– Почему, по вашему мнению, эта писательница у нас недооценена?
– Я вижу только одну причину — номенклатурную. С Польшей в советское время у нас были очень сдержанные отношения. Элиза Ожешко продолжала то, что делали Адам Мицкевич, Юзеф Крашевский, Владислав Сырокомля. Все они не столько польские, сколько краевые писатели. У Ожешко даже был псевдоним «Литвинка» (и это зафиксировано в «Польском биографическом словаре»). Она балансировала между польским и местным, страновым (по сути, белорусским) патриотизмом. Между мужицкими, крестьянскими и шляхетскими ценностями. Она старалась сблизить, а то и объединить их. В ее самом известном романе «Над Неманом» описывается неравный брак шляхтянки и крестьянина.
– Ожешко очень хорошо разбиралась в характерах людей, прекрасно прописывала местный быт. Это можно считать сильной стороной ее творчества?
– Безусловно. Она не сидела все время в городе. Лето писательница проводила в деревнях, имениях. Там записывала фольклор, искала интересных много знающих людей-самородков. Записывала разные истории. Не случайные прохожие, а значимые личности были источником ее знаний о народе. Элиза Ожешко имела особое хобби — собирать названия трав — и занималась этим всю жизнь. Когда она умерла, в ее дом начали пускать посетителей. И они видели, что стены полностью утыканы сухими цветами, листьями, разными пучками. Они были частью интерьера, писательница делала это намеренно.
– Говорят, что в свое время Ожешко была феминисткой. Насколько вы разделяете такое мнение?
– В этом смысле она не была ярой и тем более — фанатичной. Но права женщин, естественно, защищала. Делала это и публицистически, и в литературных произведениях, например в «Марте». Но это было только частью ее борьбы. В то же время она защищала права белорусов на свою школу, самореализацию. Почему она так тепло приняла Франтишка Богушевича?.. Потому что он олицетворял то лучшее из народа, что она как раз видела вокруг себя. В некрологе о смерти Богушевича Элиза Ожешко написала: «Он был одним из самых благородных людей, которые служили нашей земле, и одним из немногих моих лучших друзей». Его белорусские стихи она считала прекрасными, а польские — плохими. Белорусский язык Элиза Ожешко хорошо знала. Об одном из растений она как-то писала: «Интересно, в каком языке раньше появилось его название, — в польском или белорусском? Надо поискать...» Кстати, русским языком она не пользовалась. А когда нужно было общаться с местными русскими офицерами, намеренно говорила по-французски.
– Сама Ожешко писала по-польски, но все-таки выступала за белорусский язык. Нет ли в этом, по вашему мнению, определенного диссонанса?
– Нет, белорусского у нее очень много. Например, формы имен — Петрусь, Антон, Авдотья. Много белорусской лексики, особенно бытовой, для обозначения вещей. Даже в авторской речи, не только в диалогах, встречается много белоруссизмов. Впрочем, как и у других творцов, которых я уже упоминал: Мицкевича, Крашевского — они всю жизнь прожили в этой языковой стихии. Например, варшавская критика не принимала Мицкевича, так как его язык не был образцово-польским, литературным. В нем присутствовал сильный белорусский элемент — не только в лексике, но и в интонации, строении фраз. А в романах Крашевского очень много белорусских диалектных пословиц, изречений, фразеологизмов. Внизу страниц давался их польский аутентичный вариант, понятный тамошнему читателю.
– Можно ли сказать, что Элиза Ожешко повлияла на сегодняшнюю Гродненскую культуру?
– Думаю, что определенный след она не могла не оставить по той причине, что очень хорошо знала местную народную культуру и показала ее в своих произведениях. Например, никто так не описал белорусские посиделки, как Элиза Ожешко в рассказе «Зимним вечером». Она рассказала о том, как собирались вместе в большом доме девушки с пряслицами, парни. Как они смеялись, шутили, вспоминали какие-то страшные истории. Больше никто не записал этого: может, разве что Адамчик, Кудрявец, да и то вскользь. А посиделки — это клуб XIX века, и проходили они каждый вечер, не только по праздникам. Единственное, дома меняли, так как, куда приходили, прокуривали, — приходилось идти в другое место. Поэтому она очень повлияла на гродненцев посредством народной культуры. То, что мы имеем от предков, она зафиксировала и словно предложила: «Вот, берите...»
– Как думаете, гордятся гродненцы тем, что у них была такая писательница?
– Безусловно. Без улицы Элизы Ожешко и ее дома-музея Гродно не представляется. Это его жемчужинки.
– На польском языке мы имеем 50 томов ее произведений. А сколько издано по-белорусски?
– К сожалению, только один. В серии «Библиотека» вышел самый полный том ее произведений по-белорусски.
– Получается, 49 томов не переведено?
– Нет, их переводили и издавали в периодике. Еще при жизни «Наша Нива» размещала переводы. Были и другие отдельные переводы. Но они не собраны вместе. Это большой пробел в отечественной культуре...
Личная судьба
Она была, по сути, несчастной всю жизнь. Родилась около Гродно в имении Мильковщина в семье Павловских. Отец и старшая сестра умерли достаточно рано, когда она была еще совсем маленькой. Мать вскоре вышла замуж, а маленькую Элизу отправила в Варшаву в пансион при монастыре. Пять лет девочка провела там, и мать никогда даже не приезжала в гости и не забирала домой.
Элиза, когда вернулась в Гродно, тоже быстро вышла замуж, так как, наверное, понимала, что ей некуда деваться. Тогда ей было шестнадцать лет. Мужа выбрала, как позже вспоминала, потому что кавалер был высокий и красиво танцевал. Однако выяснилось, что они абсолютно разные люди. Элизе нравилась тишина, спокойствие, уединение (чему способствовало монастырское воспитание). Она создавала школу для крестьянских детей, занималась благотворительностью. А ему по нраву были охоты, приемы, разъезды — он имел разгульную душу. Их отношения сразу разладились. Затем разгорелось восстание 1863 года. Элиза помогала повстанцам, даже спасала одного из руководителей — Ромуальда Траугутта. Мужа за участие в восстании сослали в Сибирь. Однако она не поехала за ним, как многие другие жены, а наоборот, начала развод, чем вызвала возмущение польской интеллигенции. Однако ее, наверное, можно было понять.
Имение в Мильковщине решила продать. Ей помог в этом адвокат Станислав Нагорский. Позже он стал ведать и другими имущественными делами. В результате начался роман, хотя у него в то время была семья. Пара скрывалась, встречалась тайно, однако дома у Станислава все равно случались скандалы. Это продолжалось почти... тридцать лет.
Биографы, чтобы как-то оправдать Нагорского, пишут, что жена у него была не очень хорошая, содержала тридцать котов... Как только она умерла, Станислав и Элиза сразу обвенчались. Ей было 53 года, а ему 68. Однако браку не суждено было быть долгим — через два года Станислав умер. А Элиза стала жить в том самом доме ее мужа, который сегодня в Гродно знают как дом Ожешко.
Места писательницы. Дом-музей в Гродно
Этот красивый двухэтажный дом располагается в самом центре города, почти напротив Гродненского государственного университета имени Янки Купалы. Ожешко прожила здесь достаточно долго — с 1894 года до самой смерти в 1910 году.
Только две комнаты в доме отданы под музей. В остальной части располагается библиотека.
Когда-то дом стоял на самом краю тротуара и имел две деревянные ступени у входа. 30 лет назад этот старый дом разобрали и почти на его месте, вдали, построили из блоков новый дом, похожий на старый. Он выглядит таким же: и расположением комнат, и всем остальным полностью соответствует бывшему дому.
Здесь можно увидеть книги, фотографии, такие же картины, как висевшие у Элизы Ожешко, такую же мебель. Особенно привлекает внимание аутентичный красивый камин, перенесенный из старого дома.
Кладбище
На старом гродненском кладбище можно отыскать могилу, где похоронена Элиза Ожешко.
Старожилы вспоминают, что, когда писательница болела, горожане застилали мостовую у ее дома соломой, еловыми и сосновыми лапками, чтобы транспорт не тревожил ее спокойствие.
Зоська Верес вспоминала, что после смерти писательницы гродненцы в знак скорби обвязывали черными лентами фонари. Полиция срывала их, а они прикрепляли снова, — так реагировали на смерть выдающейся землячки.
Семейный некрополь
Семейный некрополь родственников Элизы Ожешко можно увидеть в деревне Мильковщина Гродненского района. Это фамильное захоронение семьи Павловских — родителей и родных писательницы.
Элемент некрополя семьи Павловских
Находится он сразу около дороги, вблизи леса. Место это, когда-то заросшее, сегодня аккуратно обустроено местными властями. И сюда стоит заглянуть, чтобы увидеть солидные причудливые надгробные памятники Павловских.
Аллея
В Мильковщине Ожешко родилась в 1841 году. Она происходила из дворянской семьи, у которой было достаточно большое имение.
Сегодня здесь можно пройтись по кленовой аллее, растущей еще со времен жизни Ожешко. Когда-то она вела к дому, но в 1972 году дом начал разваливаться, и его снесли. Еще живет человек (сейчас ему 84 года), который помнит, где стоял дом и как его разрушали... Кстати, после войны в этой барской усадьбе сделали жилой восьмиквартирный дом для беженцев, которые приезжали сюда из России и Украины.
Сейчас на месте дома стоит колодец. Рядом насыпан памятный курган, поставлен валун. Здесь же располагается деревянный дом. Однако к самой писательнице он не имеет никакого отношения. В этом доме думали сделать музей и отдельную комнату, где в непогоду можно было бы встречать туристов. Но денег на это дело так и не нашлось.
Школа-музей
Школа в Мильковщине раньше носила имя Элизы Ожешко. Сегодня там находится филиал литературно-краеведческого музея. В одной из комнат рассказывается об увлечении Ожешко собиранием зелий
Еще одно без преувеличения уникальное место в Мильковщине — это бывшая школа имени Элизы Ожешко. Шесть лет назад ее закрыли. Однако местная энтузиастка, бывшая учительница истории Татьяна Савенкова с такой судьбой любимого заведения оказалась не согласна. Ее усилиями в школе открыт литературно-краеведческий музей. Здесь можно увидеть не только комнаты, посвященные Ожешко, но и попасть в особый, уже далекий для многих мир настоящей деревенской школы.
Нина Щербачевич. Фото автора, Гродненская область, 16 августа 2016 года. Источник: газета «Звязда», в переводе: http://www.zviazda.by/be/news/20160815/1471291123-karespandent-zvyazdy-praehalasya-pa-znakavyh-myascinah-elizy-azheshki