...Мне представлялось, что те времена, когда людей ссылали в Сибирь, когда нечего было есть, голодали, когда привозили по одному бревну, чтобы построить дом, когда сами ткали и шили одежду, где-то очень далеко. И хотя я много слышала об этом от своей бабушки, только тогда, когда села и записала историю ее жизни, поняла, что все это... о нас, о моей семье.
Теперь смело могу сказать, что моя жизнь, счастливая судьба выстраданы предками. Они стремились жить, невзирая на невзгоды, смотрели в глаза войне, перебивались хоть чем во время голода в ссылке, грелись в лютые морозы, стремились построить дом и подворье для семьи, несмотря на коллективизацию. И когда сделанное рушилось в один момент, когда не сбывались мечты, они находили в себе силы начать все заново. Для меня, моих братьев, наших детей...
Мою бабушку зовут Нина Карпук. Она живет в деревне Кибути Брильковского сельского совета Воложинского района. Ей 81 год. Дедушку звали Иван. Его нет уже 12 лет. Но деда я помню очень хорошо, потому что это был особенный человек. Скромный сельский житель, но лидер по жизни, в своем окружении. Умел делать все — и делал это сам. Никогда не просил помощи, даже у сына и зятя, но они, конечно, приезжали, работали плечом к плечу. Сам же дедушка помогал всем. Многие просили Ваньку (почему-то так его называли в деревне), и он никогда не отказывал: вспахать чужое поле, привести сено, сплести корзину или отремонтировать утварь. Помогал вести хозяйство сестры, которая осталась без мужа. И о своем заботился, конечно же.
Когда заканчивались сезонные работы во дворе и в поле, он сразу отправлялся в лес. Обычно выходил в пять утра, напоив и увязав коня. Иногда и нас брал с собой — «посмотреть норы лисичек». И мы шли через весь лес и наконец приходили к своей награде — видели углубленную песчаную площадку, а вокруг нее — многочисленные норы. Мы раскладывали небольшой костер в лесу, жарили на нем сало и хлеб. А шкурки от него «оставляли лисичкам».
Грибов в доме всегда было целое море. Их сушили, мариновали, замораживали. Бабушка корзинами возила их к нам, в город, и иногда ругалась на деда, что так много грибов, что некогда их привести в порядок. Когда появлялась свободная минута, он запрягал лошадь в телегу или сани и отправлялся в лес за дровами. Дома все аккуратно резал, колол, складывал. Строил дополнительные навесы, сарайчики, чтобы еще больше сложить дров (также сена) и чтобы они не намокли. После смерти деда запаса дров, сделанного им, хватило еще лет на пять...
...Когда я была поменьше, подростком, а дедушки уже не стало, задумываясь, правильно ли поступаю, я всегда думала, что он с неба смотрит на меня... Это был главный стимул честно жить и совершать правильные поступки. В том, что он на небе, у меня сомнений не было никогда...
Бабушка и сейчас рядом, радует меня. Она хороший друг, который имеет народную мудрость, говорит по-белорусски (кроме того, что «нахватала» из телевизора), всегда ждет меня. А я для нее — любимая, единственная внучка (все остальные — парни) и также друг.
О том, что история моей семьи — это история всего народа, свидетельствует, например, тот факт, что как-то в деревню приезжали музейщики и тканые покрывала, некоторые другие предметы домашнего обихода из нашего дома хотели забрать в свои фонды.
Моя бабушка с самоткаными покрывалами и рушниками, сделанными вместе с прабабушкой
Рассказывает моя бабушка Нина Карпук (кстати, меня назвали именно в ее честь):
О раскулачивании
— Моего папку (звали Антон Левкович) раскулачили и вывезли с родины вместе с семьей за то, что работал лесником. Забрали коня, две коровы. Дома остался сруб недоделанного дома и земля, которую родители покупали, чтобы строиться. А нас вывезли туда, где большие морозы, — в Иркутск (Сибирь). Думали, что мы там пропадем, сдадимся...
Нас мама (звали Барбара, в девичестве Кароль) везла четырех, и все мы были малышами. Мне было только 4 годика, младшему брату — 1 год, старшему — 7 лет.
Раскулачили и вывезли, так папа был лесником: теперь тоже лесники есть и начальство есть, но никто никого не судит. Тогда нас Сталин вывозил.
Пробыли в России 4 года, войны там не видели, но голода натерпелись.
Наша деревня в Беларуси на то время входила в состав Польши. Так польский посол помогал: присылали в Сибирь одеяла, ботинки. В старину все носили лапти, но мы имели ботинки. А из одеял нам шили пальтишки — надо же было что-то надевать, ведь курток в те времена не было.
Тогда в Беларуси ходило золото: мама рассказывала, что сдала кабана, так ей заплатили одним золотом. Она взяла его с собой в Россию и меняла там на хлеб, чтобы прокормить семью.
Старший брат, Янеком звался, заболел и умер. А трое нас, детей, вернулись на родину. Когда закончилась война, можно было ехать куда угодно, в любую страну. Некоторые уехали в Америку. А моя мама сказала, что хочет вернуться домой. Так мы снова приехали в свою деревню. Здесь сруб от нашего дома разобрали, остался только сарай. Тогда в сарае мы вырезали два окна и жили, пока построили дом.
О браке
Я росла, стала подростком. Летом мы качались на качелях. Зимой ходили на пруд и делали себе развлечение. Вбивали в лед колышек, цепляли на него колесо (от телеги), сбоку прикрепляли палку, чтобы крутить. К палке цепляли санки — и так катались на санях по льду. Очень весело было.
Стали девками, начали свататься женихи. Ко мне из своей деревни пришел. Я понравилась его матери — она видела меня на улице, я всегда здоровалась. Он уже отслужил три года в армии, никаких писем оттуда не писал. А когда вернулся, пошел свататься. Присматривались и другие кавалеры, но мне они не нравились из-за малого роста. А твой дед был высоким.
Свадебное фото Нины и Ивана Карпук
Кстати, моя мама, чтобы выйти замуж за папу, выскочила к нему через окно. Ее не хотели отдавать, потому что он был бедным. Раньше же тоже выбирали, хотели богатого: а чего богатый — чтобы земли много было, тогда хороший жених.
В старину все венчались — закон такой был.
О строительстве дома
Когда начали организовывать колхозы, то у людей забирали сараи, чтобы строить огромные амбары, в которых хранили колхозное добро (зерно), лен. В нашей деревне тоже отстроили такой. Так кто-то его намеренно поджег, и он сгорел со всем, что было внутри, со льном. Видимо, чей-то забрали сарай, а люди-то как подумали: «Забрали от нас. Так пусть лучше идет к Богу».
У родителей твоего деда сарай не увезли (быть может, если в нем стояли свиньи или коровы, то тогда не забирали). Мать сарай разделила между ним и еще тремя братьями и сестрами. Каждый получил по стене. Мой выкупил и брата долю. И начали строить свой дом. Он работал целый день в колхозе, но перед этим утром вставал и притаскивал трактором из леса по одному бревну. Потом обтесывал, шалевал его, сам складывал стены.
Сначала построили кухню. В ней была печка, так мы накрывали ее досками и спали, так как кровати еще не имели. Сами ездили за опилками, чтобы посыпать ими потолок, утеплить дом. Все окна, двери мой тоже сделал сам.
О ремеслах
У мамы было несколько братьев и сестер — Ярыня (Ирина), Лявон (Леонид), Янка и Антон. Янка все время говорил на меня: «Это Зэнэлька, она похожа на Зэнэльку» (их мать звали Зинаидой).
Янка закончил всего четыре класса (я тоже), но всю жизнь торговал в Брыльках (соседней деревне) — такой умный был!
А моя мама, разве же она не умная была? Столько покрывал выткала своими руками. Какая головушка была (плачет)... Все узоры придумывала сама. И я ткала вместе с ней.
Все деревни тогда ткали — где у кого лучше рисунок увидишь, пойдешь, возьмешь образец.
Поставишь станок ткацкий. Надо было знать, как вбросить лен, тогда ногами понажимаешь педали, закладываешь челнок, подбиваешь и ткешь. Хватало работы. А иногда сидишь и прядешь на прялке — мотаешь нити. На чердаке у нас еще лежит прялка.
Барбара Левкович около своего сарая
Полотно выпрядали тоненькое. Потом белили, так как оно рыжеватое из льна. А белили так: намочишь, в бадье или, кому близко было, к пруду носили, собираешь это полотно, бьешь качалкой, мочишь в воде. Потом расстилали дорожкой, чтобы выгорало на солнце — тогда оно беленькое становится. Шили рубашки, трусы, ведь никакой магазинной ткани не было.
И покрывала ткали изо льна, и тесемки, и коврики.
О мечтах о лучшем
Я очень любила петь, сколько времени была в хоре. Мечтала пойти в артистки...
Но, как вышла замуж, чахла. Ведь очень много работы было. Немного начала отдыхать, как сына родила: пока растила, не трогали, чтобы шла на работу в колхоз. Только тогда начала вышивать, а этого мне очень хотелось! Несколько картин, со сложными узорами, вышила пока растила маленьких детей.
Когда была девкой, мама отправила меня учиться шить у Маньки Почтальонки из нашей деревни. Я год походила, а потом поехала и устроилась в Молодечно в швейную артель. Наша соседка Ренька Гедрикова там работала — мама как-то узнала об этом и тоже отдала туда. Когда меня принимали, спрашивали: «Умеешь шить?» Я отвечала: «Умею». Но черт ли там умел! Села за машину и начала строчить — простыни, рукавицы, телогрейки — все, что шло конвейером.
Шила, а тогда замуж вышла за твоего деда. Если бы моя мама правильно покомандовала, чтобы с ним переехали в Молодечно, сняли бы там квартиру, стали бы на очередь... Но начали строить дом в деревне, получив сруб. Так и протолклись с ним в колхозе.
Если бы дед твой пожил еще пять лет, отпраздновали бы с ним золотую свадьбу...
Нина Щербачевич. Воложинский район, 11 августа 2015 года. Источник: газета «Звязда», в переводе: http://zviazda.by/2015/08/95582.html